Ю.Белов

Никто не забыт

Публикации о Великой Отечественной войне

на страницах городских газет: "Судакский вестник" и "Вечерний Судак"

(исправленные и дополненные)

 

 

Бой на мосту

«Судакский вестник», 6 мая 2006г.

 

15 января 1942 года после полудня из Новороссийска вышло несколько кораблей по направлению к Судаку - крейсер «Красный Крым», эсминцы «Шаумян» и «Сообразительный», канонерская лодка «Красный Аджаристан», на которых находились бойцы 226-го горно-стрел¬кового полка для высадки десанта. Прикрывали их лин¬кор «Парижская коммуна», эсминцы «Безупречный» и «Железняков». В море они были обнаружены самолетом противника, и, чтобы ввести его в заблуждение, пришлось повернуть на Анапу. С наступлением темноты изменили курс, и к 11 часам подошли к судакскому берегу. Эсминец «Шаумян» направился к мысу Алчак, «Сообразительный» - в новосветскую бухту, а канонерская лодка - в судакскую, поближе к крейсеру «Красный Крым» и берегу. Воздух озарили вспышки ракет, тишину нару¬шили орудийные залпы....

 

***

О трагической судьбе десанта написано много. В 60-70-е годы пионерами - красными следопытами школы №1 были найдены многие из тех, кто остался в жи¬вых. Руководили их поисковой работой учителя-энтузиасты, и среди них Лилия Григорьевна Ключарева. Позже она продолжила эту работу во второй школе, где в Ленинской комнате была сделана экспозиция о Великой Отечественной войне. Но со временем ее убрали, и ценные документы, фото¬графии и переписка с воинами-десантниками хранились у нее дома. Среди документов было несколько писем, направленных Лилии Григорьевне в 1973 году из города Куш¬ки, от Михаила Семеновича Кондрахина. который был участником десанта в Суда¬ке.

«Мы погрузились в Новорийске на какую-то самоходную баржу 14 января 1942г., - вспоминал Михаил Семенович, - и прибыли в Судак в 2 часа ночи на 6 января. При подходе к судакскому берегу небо освещали осветительные ракеты, трассирующие пули проносились, как пчелы, вокруг взрывались снаряды и мины. Когда наша баржа доплыла до берега, моряки бросили трап прямо в воду и говорят нам: «Ну, хлопцы, ни пуха Вам, ни пера!»

Пляж и ближайшая территория были заминированы. Михаил Семенович, вспоминая эти события, во многом дополняет уже известные факты. Например, я впервые узнал, что при высадке десанта использовались пушки.

Кондрахин, со своим артиллерийским расчетом оказался в самом центре Судакской бухты. «Как только «приземлились», - пишет Михаил Семенович, - сразу открыли огонь из пушки по пулеметным точкам, а их там было много. Меняя позиции с одного места на другое, часам к 8 утра мы со своей пушкой оказались у лет¬него парка или кинотеатра. Я запомнил это потому, что при входе в парк висел лозунг. А вторая причина, что перед вхо¬дом в парк стояло много крестов с касками. Здесь были похоронены немцы».

Тоже интересная деталь. О захоронении наших воинов в городском саду сообщалось и о том, что останки их были перенесены на Холм Славы, но о немецком кладбище читаю впервые. А сегодня отношение к этим могилам несколько иное, чем полвека назад. И. видимо, нужно это учесть при предпо¬лагаемой реконструкции го¬родского сада.

Бой в Судаке шел несколько часов. «Кругом – разрывы мин, снарядов, пулеметная и автоматная трескотня, - вспоминал Михаил Семенович, - только бросишь стрелять из орудия, бегут связные и ругаются на все лады (так, да раз так...)».

Часов в 10-11 освободили Малый и Большой Таракташ и полк, в котором служил Кондрахин, пошел дальше с боями на соединение с феодосийским десантом.

После освобождения Суда¬ка от немцев были организованы боевые дружины из местных жителей, которым поручи¬ли охранять поселок, подво¬зить на фронт продукты и боеприпасы, ухаживать за ранеными. Была налажена работа пекарни, столовой, мельницы, бытовых мастерских, связи, готовили к пуску электростанцию. Но бои на подступах к Феодосии принимали все более ожесточенный характер. Силы для успешного продолжения наступления были не равны. Подкрепления в людях и технике не было. Десантники были вынуждены отступить. В Судаке скопилось около 700 раненых бойцов и командиров. Их размещали в школе и помещениях здравниц. Ожидаемые корабли за ранеными не приходили и связи с «Большой землей» и партизанами не было.

Расчет Кондрахина, из четырех человек, вместе с пушкой, занял оборону у моста при въезде в Судак. На другой стороне моста саперы сделали на дороге завал. 23 января к нему подошли два немецких танка. Михаил Семенович стал к прицелу и выстрелил в один из танков два раза, но вреда ему не причинил, так как снаряды оставались только осколочные, а бронебойных уже не было. Танки повернули свои башни и стали опускать стволы вниз. Раздумывать было некогда. Он успел вынуть из гнезда «панораму» (прибор для наведения на цель) и нырнул подальше от орудия в придорожный кювет вместе с расчетом. Тут же последовало 6 взрывов снарядов немецких танков. После взрывов пушка валялась у дороги вверх колесами. Поднявшись из кювета, десантники стали отходить к Судаку. Но метрах в 50 от орудия, их начали обстреливать из автомата с одного из ближайших домов. Прячась в винограднике, они отстреливались из ручного пулемета и автоматов. Стрельба из дома прекратилась и Кондрахин со своим расчетом последовали дальше. Но метров через двести их накрыл шквал взрывов снарядов. Стрельба велась по всей площади, и, куда не ткнешься, везде взрывы, как в аду. Михаил Семенович был ранен в руку осколком мины. Отстреливаясь от автоматчиков, где ползком, а где перебежками, прикрывая друг друга, они миновали школу и вышли к старому немецкому кладбищу. По пути их дважды бомбили три мессера. Они засели метрах в ста под сосной. Здесь собралось человек 50-60 десантников. Среди них был проводник из партизанского отряда.

Михаил Семенович вспоминал, что в ночь с 23 на 24 января он с 12 часов до 5 утра спал в школе. Видимо, это была школа №1, построенная накануне войны, в 1941 году, когда и начались в ней занятия, но продолжались толь¬ко несколько месяцев. Он писал: «Я зашел в коридор, повернул налево и вошел в класс. Как я понял, эта школа застраивалась вновь или проходил капитальный ремонт. В этом классе не было ни окон, ни дверей и только на половине класса был застелен пол досками. Я, завернувшись в плащ-палатку, лег на пол и уснул мертвым сном».

В ночь с 26 на 27 января в Судаке снова был высажен десант в составе 554-го стрелкового полка. Но из-за шторма, бомбежки вражеской авиации и холода, при котором шлюпки покрывались льдом, высадить всех не удалось. Около 300 человек остались на крейсере «Красный Крым». Доставить боеприпасы и продовольствие не было возможности. Посланный для этого эсминец «Безупречный» не смог подойти к берегу из-за шторма и авиации противника.

Второй десант успеха не имел и почти полностью погиб. Вместе с командиром полка Забродоцким и комиссаром Кузнецовым в лес к партизанам, оставив Судак, вечером 27 января, пробились из окружения только 64 человека, в том числе и М.С.Кондрахин. 30 января 1942 года в 4 часа дня их уже радушно приняли партизаны...

 

***

К этому можно добавить, что после войны Михаил Семенович жил в городе Кушка в Туркмении на самой границе бывшего Союза. Но с Крымом была связана его юность. С 1937 года он не долго учился в феодосийском гидрометеорологическом техникуме. В его памяти остались посещения картинной галереи, в которой он бывал почти каждый день. Здесь он впервые увидел картину Айвазовского «Пушкин на берегу Черного моря». В свободное время он купался в море. Часто приходилось подрабатывать в порту. Потом он служил в армии на Кавказе в Манглиси (Грузия), откуда были и большинство товарищей десантников его батареи. В одном из писем он приводит список тех, кого сохранила память:

Пирогов – командир батареи (его семья оставалась в поселке Манглиси), Назаренко – командир 1-го взвода (жена в Манглиси). Карбань – (деревня рядом с Манглиси), Давыдов – командир орудия (деревня рядом с Манглиси), Кужель – наводчик орудия из расчета Кондрахина (был ранен утром 25 января при бомбежке и отправлен в Судак), Шведов Егор – старшина батареи (обморозил ноги и отправлен в Судак), Ролдугин – командир 2-го орудия (судьба не известна), Коробков – взводный (ранен в обе ноги и отправлен в Судак), Садыков – замковый орудия из расчета Кондрахина, Колотилин - правильный из расчета Кондрахина (в бою около Таракташа ему через каску пол черепа снесла пуля и он был отправлен в Судак), Петряев – ординарец комбата (судьба неизвестна), Маминев Петр – ездовой (судьба не известна), Струков – повар, ездовой (судьба неизвестна), Хресанков – командир отделения тяги (погиб в Зуйском лесу), комиссар батареи – фамилия забыта (погиб в Зуйском лесу), Санников – рядовой (погиб в Ялтинском лесу, на горе Черной, или, как ее называли партизаны – гора Смерти), Крутов – мл. лейтенант (погиб в Ялтинском лесу, семья в Манглиси), Морозов – рядовой (погиб во время продовольственной операции в Ялтинском лесу, в которой из 18 человек вернулись в отряд только 8), Селихов – командир 226 стрелкового полка, майор, (вылетел на Большую землю), Бузкаузе – комиссар 226 стрелкового полка (вылетел на Большую Землю)...

В одном из писем Михаил Семенович приглашал Лилию Григорьевну на каникулах в гости и писал: «Я рад встретить Вас в Краснознаменной Кушке... Накормлю своим собственным виноградом, думаю, не хуже Судакского».

 

***

Последнее письмо от Михаила Семеновича Кондрахина пришло в октябре 1976 года. Лилия Григорьевна Ключарева ушла из жизни два года назад.

 

 

Настоящий полковник

 

«Судакский вестник» 6 мая 2006г.

 

В 2005 году в День Победы к нему домой пришел полковник милиции и тор¬жественно вручил медаль «60 лет Победы», а потом протянул новые, с золотыми звездами, полковничьи погоны. Федор Иванович было отмахнулся, мол, зачем мне. Но пришедший настоятельно возразил: «Это не я, министр вас награждает!»

Получить очередное воинское звание на 99-м году жизни - это, конечно, сюжет для книги рекордов. Федор Иванович Ферапонтов - житель нашего города, участник войны. О нем не раз писала городская газета. Но публикации эти, наверное, давно забылись...

Как-то проходя мимо дома, где он живет, я увидел его на лавочке, рядом с женой. Он сидел, о чем-то думая, видимо, наслаждаясь редким весенним солнцем. Поколебавшись, я все же решил подойти и напросился в гости, о чем, конечно, не жалею, ведь узнал много о его непростой жизни... длиною в век. Об этом и хочу рассказать.

Родился Федор Иванович 20 марта 1907 года, вскоре после первой русской революции и окончания войны с Японией. Деревня его Звинячка находилась под Орлом, на краю Курской губернии. Семья была бедной, шестеро детей. Отец и мать батрачили на помещика. Мать - поварихой, а отец - скотником. С детства и Федор пас коров. Поил их и чистил, а часто и спал с ними в одном сарае на соломе.

Шла война с Германией, потом грянула революция. В 1920 году умер отец, а через год и мать. Осиротевших детей разобрали чужие люди. С 14 лет Федор самостоятельно пошел работать. Время было голодное. Батрачить приходилось за тарелку супа и кусок хлеба. Только иногда за хорошую работу ему покупали рубашку или брюки. Вспоминал, как униженно ждал, пригнав корову, когда жена хозяина, наконец, вспомнит о нем и позовет: «Федор, иди ешь!:.» Приходилось и голодать, и просить милостыню, ходить по деревням Христа ради...

В 1927 году он оказался в Судаке. Здесь начиналось курортное строительство. Он работал учеником штукатура, получая 80 копеек в день, а затем штукатуром, за 1 руб. 20 коп. Работать приходилось по 12-14 часов. А через год вступил в комсомол. «Комсомольская организация в Судаке была тогда малочисленна, - вспоминал Федор Иванович, - да и населения в Судаке было мало. Одна улица, да русская и татарская слободки. С водой было плохо. На весь Судак только две колонки. Одна - возле дома Варченко, на месте улицы 14 Апреля, другая - там, где теперь школа №1. Воду давали только в определенные часы. И ведро воды стоило 1 копейку». Запомнил он эти подробности потому, что с 1931 года стал работать на водокачке и снабжал поселок водой. Но это уже после службы в армии, которую он проходил в Иваново-Вознесенске, сначала курсантом, а затем мотористом в 28-м авиапарке. Здесь его приняли в партию, в апреле 1931 года.

В 1933 году в Судаке был голод. Питались только дельфинами. Хлеба давали работающим 400 граммов, а «иждивенцам» - 200 г в сутки. Пришлось уехать на Донбасс. Там норма хлеба была 800 г. Работал слесарем в Макеевке, а по вечерам учился на шофера и вскоре сел за баранку автомобиля. Но в 1935 году заболела малярией жена, и он вернулся в Судак. Я забыл сказать, что к тому времени он уже женился на девушке из соседней деревни в Курской области и вскоре у них родились две дочери - Люба и Лиза. Надя (так звали жену) умерла в 1979 году, разделив с ним большую часть жизни.

В Судаке Федор Иванович работал шофером, затем механиком, а потом завгаром в военном санатории (в то время - доме отдыха Московского военного округа). А через неделю после начала войны был мобилизован и назначен председателем комиссии для отправки на фронт автотранспорта. И сам с последней колонной ушел на фронт. Его зачислили в 226-ю стрелковую дивизию командиром отделения в звании сер¬жанта.

Через два месяца он был назначен помощником командира взвода, а с 15 февраля 1942 года - командиром взвода. Воевал на Юго-Западном, Донском, потом на Воронежском фронтах. В апреле 1943 года стал командиром роты 95-й гвардейской стрелковой дивизии. Впереди были Первый Украинский фронт, и служба до 1948 года в оккупационных войсках в Румынии, Польше, Германии, Чехословакии, Австрии. Его боевой путь пролег от Сталинграда до Дрездена и Праги. В 1948 году Ферапонтов был направлен в Ростов-на-Дону, а потом в Ленинград, в высшую офицерскую школу. Службу закончил майором в 1955 году, имея два ранения и контузию.

«Родина оценила мои заслуги, - писал в своей биографии Федор Иванович. - Мне присваивали воинские звания, награждали орденами и медалями. Я имею 16 правительственных наград. Из них 3 ордена Красной Звезды, 2 медали «За боевые заслуги», медаль «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией», «За освобождение Праги» и другие. К 40-летию Победы был награжден орденом Отечественной войны II степени, ме¬далями «40 лет Великой Отечественной войны» и «40 лет разгрома немцев под Сталинградом». Имею 20 благодарностей Верховного Главнокомандующего Сталина, в частности, за разгром гитлеровской армии на подступах к Сталинграду, освобождение Белгорода, Полтавы и многих других городов, польского г.Ченстохова, форсирование реки Одер, выход на Эльбу, овладение Дрезденом и освобождение Праги...»

Федор Иванович достает из шкафа парадный костюм, на котором горят и мерцают его награды. Двигается он бодро, только жалуется на головные боли, да память стала подводить, но войну помнил лучше других событий. Жена его, Зоя Яковлевна, приносит семейный альбом. Здесь фотографии дочерей, которые живут в Москве. Им уже за семьдесят. Есть внуки и правнуки. Один из внуков. Андрей пошел по стопам деда. Он инженер, подполковник и скоро догонит его в звании.

Зоя Яковлевна рассказывает историю их знакомства. Федору Ивановичу было 75 лет, когда они поженились, а ей 58, хотя знали друг друга с детства и жили в одной деревне. Когда он остался один, многие женщины предлагали его «досматривать». Он был хоть и в возрасте, но высок ростом, видный, с «буденовскими» усами, не пил и не курил, в чем, наверное и кроется секрет его долголетия. «Но, - горько шутит Федор Иванович, - их уже никого нет, а я вот живу. Спасибо Зое, «золотая» женщина, еле уговорил ее приехать, а без нее бы пропал». И он смотрит на нее теплыми влажными глазами, а она гладит его тонкую руку.

Думаю, что для них, как и для каждого из нас, нет понятия возраста, который заметен только окружающим. В душе мы все молоды. И он для нее - по-прежнему юный пастушок, лихой шофер, солдат, идущий в бой, стойкий командир и бравый офицер, ветеран самой страшной войны, с боевыми наградами в парадном костюме, на котором - новые голубые погоны с тремя золотым звездами. Настоящий полковник.*

 

*Через несколько месяцев после публикации этого материала Федор Иванович ушел из жизни, не дожив, лишь немного, до своего столетия.

 

Никто не забыт

 

«Суфле из Судака», «Судак +Вероника» №18 апрель 2006г.

 

Каждой год к памятному дню 14 апреля появляются все новые публикации об освобождении Судака и в них непременно говорится о Герое Советского Союза Василии Львовиче Савельеве. Хотелось бы и мне вспомнить о нем сегодня.

Несколько лет назад фотограф и краевед Л.И.Парий передал мне фотографии и документы, связанные с жизнью Савельева. В середине 80-х годов он поддерживал с ним переписку и сделал об этом несколько публикаций в городской газете. Среди переданных документов - копия грамоты о присвоении Василию Львовичу высокого звания Героя Советского Союза, его фотографии в молодости, во время службы в армии, на встречах с жителями Судака, копии писем, а главное - автобиография В.Л. Савельева, написанная им самим на двух листах, вырванных из обычной тетрадки.

Родился он в 1911 году, в деревне Рогово Костромской области, Солигорскогр района. До 1928 года жил с родителями, работая в сельском хозяйстве. Окончил среднюю школу и школу крестьянской молодежи. В 1928 году уехал в Ленинград и поступил на работу в строительную организацию учеником столяра, потом служба в армии и учеба курсантом в высшей пограничной школе в Москве. В 1935 году возвратился в Ленинград и устроился столяром на завод «Двигатель», где был избран членом комитета комсомола. В 1937 году направлен заводом в профшколу, после окончания которой, был назначен заместителем директора школы ФЗО, а с 1939 года - заместителем директора школы по политчасти. Проработал в этой должности до начала войны и в 1941 ушел добровольцем - защищать Родину. Начал воевать на Ленинградском фронте, где прошел первое боевое крещение. Был заместителем политрука роты. В 1942 году, после прорыва блокады под Ленинградом, направлен в Казань, в высшее командное училище, где за шесть месяцев освоил сложную иностранную технику (танк М-420) и получил звание младшего техника, лейтенанта. Затем попал на 4-й украинский фронт в 1-ю Приморскую армию. Боевой путь прошел от Ленинграда до Севастополя, Варшавы и Берлина. Участвовал в боях в Крыму под Султановкой, освобождал Судак, Севастополь, Ялту. Потом 1-й Белорусский фронт, прорыв обороны на Висле. В жестоких боях потерял многих лучших товарищей.

Службу Василий Львович оставил только в 1961 году, уйдя в запас в звании майора. Жил в Ленинграде. Работал сменным мастером спецлесобазы, отвечал за своевременную погрузку вагонов. Часто приезжал в Судак, встречался с жителями, рабочими на виноградниках. В последние годы тяжело болел. На сорокалетие Победы, за несколько месяцев до смерти, он получил поздравление от ЦК КПСС и правительства Украины, близких и знакомых...

Этой публикацией хотелось напомнить, что не забыли, помнят Героя Советского Союза Василия Львовича Савельева, который ранним утром 14 апреля 1944 года, под покровом темноты ворвался на своем танке в занятый немцами Судак и принял неравный бой... Помнят и чтут его память. Никто не забыт и ничто не забыто.

 

 

Вдова героя

 

«Летопись Сугдеи»№21, «Судакский вестник» 24 июня 2006 г.

 

Несколько лет назад Надежда Ивановна Пятак, которая собирала материал для музея боевой славы школы №2, показала мне одно из последних писем Антонины Ивановны Саве¬льевой, жены Героя Советского Союза Василия Львовича Савельева, освобождавшего наш город, который ушел из жизни в 1986году. Письмо было отправлено из Петербурга 30 апреля 1998 года, и я переписал из него несколько строчек.

Антонина Ивановна рассказывала, что ее семью постигло большое горе. У неё погиб внук, которому было 17 лет. Он попал под грузовой поезд, и когда хоронили, даже не открывали гроб. К тому же она похоронила мужа своей сестры и потеряла двоих приятельниц. Это на нее так подействовало, что она болела всю зиму, да так и не смогла прийти в себя. О внуке Антонина Ивановна писала: «Этого мальчика я вырастила с малыша. И на дачу с ним, и в лагерь. Красивый, хороший парень». А о себе рассказывала: «Пенсия у меня небольшая. За мужа мне пенсию не дают. Он прослужил 26 лет в армии. Говорят, потому, что перешел на пенсию союзного значения. Льгот за него нет никаких. За квартиру, правда, скидка, но я тоже имею льготы, как участник блокады и ветеран. Убавили и стаж на 14 лет. Было 36, а стало 22. Говорят, что сняли за мужа 10 лет и 4 за детей. Дочь моя живет с сыном, работает уборщицей, а ведь она инженер. Ее сократили на «оборонке». Вот так и живем...»

А еще на одной открытке к празднику, которая была отправлена накануне 2000 года, была короткая приписка: «Живу помаленьку, стала часто болеть, ухаживаю за правнуком, ему 5 лет».

Я долго собирался написать Антонине Ивановне. Накануне дня освобождения Судака решил ей позвонить и поздравить с праздником. Но номера ее телефона у меня не было, а справочная Петербурга категорически отказывалась его давать, ссылаясь на какие-то постановления. Ничего не добившись, я в тот же вечер написал ей письмо, не очень надеясь получить ответ... Но он пришел. Было это радостно и неожиданно.

Антонина Ивановна прислала фотографии мужа и писала, что от всего сердца признательна и благодарна, что в Судаке помнят и почитают Василия Львовича. Он этого заслуживает. Что прожила с ним 40 лет, был он хорошим мужем, отцом и дедом, а вот правнука, который ходит уже в 5 класс, к сожалению, не дождался. Василий Львович, рассказывала Антонина Ивановна, был очень порядочным, скромным и добрым человеком, за что его все уважали и любили.

Живет она с дочерью, которая уже пенсионерка, но пенсия у нее очень маленькая, поэтому приходится работать. Сын дочери живет отдельно со своей семьей, но не очень далеко. Второй сын, внук Антонины Ивановны, как вы уже знаете, в 17 лет попал под поезд. А ее сыну уже 55 лет, он инвалид I группы. У него есть жена и дочь 20 лет, а сын в 24 года умер от гриппа.

Читая это письмо, я не мог, конечно, не думать, сколько горя легло на плечи этой женщины. А она, казалось бы, не замечая этого, писала: «Нам в этом году дали за мужа хорошую пенсию и пригласили в кафе, где был хороший прием вдов Героев и Героев Советского Союза и России. Район у нас очень большой, но всего 3 вдовы, четыре Героя Советского Союза и 3 Героя России. Дали нам машину, чтобы приехать туда и обратно, цветы и набор продуктов к празднику. А так мы живем скромно. Машины и дачи у нас нет. Даже не могу съездить к мужу на могилу, ведь добираться нужно на 4-х транспортах».

Антонина Ивановна писана, что 1 июля ей исполняется 80 лет, что она пережила блокаду в Ленинграде, ветеран труда и труженик тыла во время войны, поэтому и заработала сто болезней. Но не унывает, и даже отказалась от больницы, куда ее хотели положить на лечение. Правда, подводит зрение. Она почти не видит, и читать совсем не может. Мое письмо ей читала дочь.

В конце письма, которое было отправлено 3 мая, поздравляла всех судакчан, особенно ветеранов Великой Отечественной войны, с великим праздником - Днем Победы и желала всем «от души счастья, мира, успехов в жизни и делах, доброго здоровья на долгие годы и всех земных благ». А дальше писала: «Пусть будет побольше безоблачных дней, согретых любовью родных и детей. Желаю успеха, добра и тепла, и чтоб все не¬взгоды сгоре¬ли дотла, чтоб жить не тужить до ста лет довелось, пусть сбудет¬ся все, что еще не сбылось».

Я написал письмо Антонине Ивановне, пожелай ей счастья и здоровья, поздравил с предстоящим юбилеем, но все же подумал - неужели город, который в апреле 1944 года освобождай ее муж, город, который принимает ежегодно тысячи туристов и отдыхающих, с десятками здравниц и частных пансионатов, кафе и ресторанов, больших и малых частных предприятий, не может найти возможность помочь семье героя - обеспечить нормальную старость его жене, оказать помощь дочери и инвалиду сыну, дать образование внучке в одном из престижных вузов и воспитать хотя бы в относительном достатке правнука, которого Василий Львович так и не застал.

Конечно, скажете вы, сегодня всем живется не просто. Но он освобождал наш город, который растет и процветает. А кто подумает о его семье? Ведь его уже нет.*

 

*Подготавливая эту статью для книги о Великой Отечественной войне к 65-летию Победы, я не стал убирать эти последние строчки. Может быть, за меня это сделают издатели. Но думаю, что пожелания мои естественны и легко осуществимы.

 

Вся наша семья

«Судакский вестник» 13 апреля 2007 г.

 

Летом 2006 года, на несколько дней, я оказался в Петербурге. Поездка была неожиданной, и в спешке я забыл блокнот с адресами. Родственники меня, конечно, встретили, но вот побывать в гостях у Антонины Ивановны Савельевой, вдовы Героя Советского Союза Василия Львовича Савельева, освобождавшего наш город, я не смог. За месяц до этого я послал ей поздравление с 80-летием и свою заметку о ней, которая была опубликована в городской газете. Антонина Ивановна приглашала в гости, если окажусь в их городе. Оставалось только сожалеть, что это не получилось.

А к Новому году пришло письмо. Антонина Ивановна рассказывала о переменах, которые произошли у них в семье и передавала самые лучшие пожелания с праздником участникам и ветеранам войны, преподавателям школы и детям. Писала, что у нее все хорошо. Стала получать пенсию за мужа и теперь сможет помогать детям, а ей, мол, все равно много не надо - строгая диета. Сообщала, что дети хорошо отметили ее юбилей, что в августе она съездила в санаторий, а внучка поступила в университет на экономическое отделение, бесплатно...

Были в письме и интересующие меня сведения. На мою просьбу прислать детскую фотографию мужа Антонина Ивановна писала, что у него их никогда и не было. Мать Василия Львовича воспитывала его одна. Отец оставил ее с четырьмя детьми. А умерла она еще в блокаду. Погиб на войне и старший брат Александр Львович. Сестра Ольга Львовна тоже была на фронте и умерла в 65 лет. Другая сестра Елизавета Львовна работала во время блокады, награждена медалью «За оборону Ленинграда», и дожила до 80 лет.

Сейчас сыну Василия Льво¬вича 56 лет. Внучке Лене - 20 лет. Дочери Людмиле Василь¬евне - 58 лет. У нее сын Игорь Николаевич и внук Саша, который ходит в 6-й класс.*

«Вот и вся наша семья», - писала Антонина Ивановна, извиняясь за долгое молчание и сетуя на зрение, что совсем ничего не видит, и не только писать приходится в очках, но и пользоваться лупой, часто делая перерывы и отдыхая.

Поздравляю Антонину Ива¬новну и всю ее семью с Днем освобождения Судака и надеюсь, что они еще побывают на земле, которую освобождал Василий Львович Савельев, в городе, где его помнят.

 

*Статья эта писалась три года назад. Понимая, что за это время многое, наверное, изменилось, я позвонил в Петербург Антонине Ивановне Савельевой, от которой давно не было известий. Трубку подняла ее дочь Людмила Васильевна и рассказала, что Антонина Ивановна тяжело болеет и не поднимается с постели. Я передал ей поздравления с предстоящим праздником и пожелания здоровья. В остальном, в семье у них все по-прежнему. Правнуку Василия Львовича Саше уже 16 лет и он радует своими успехами.

 

 

Моя вторая родина

«Летопись Сугдеи» №21, «Судакский вестник» 24 июня 2006 г.

 

Каждое утро бегут сотни мальчишек и девчонок, со¬всем маленькие и постарше, в школу-гимназию №1 на занятия через новый парадный вход, мимо памятной пли¬ты с барельефом, на которой покрытое бронзой, будто от жаркого судакского солнца, строгое лицо военного с добрыми глазами и надпись: «Герой Советского Союза Чайка Алексей Емельянович, 1923-1983 гг.»

Но много ли мы знаем о человеке, чье имя носит шко¬ла? В старые «советские» времена героям писали пись¬ма, их приглашали на встречи, и они рассказывали о сво¬ей жизни и подвигах. Одно из таких писем сохранилось. Оно было написано Алексеем Чайкой четверть века на¬зад пионерам - красным следопытам Судака. Казалось, оно пришло из далекого прошлого, но адресовано уже се¬годняшним мальчишкам и девчонкам. Они должны обяза¬тельно его прочесть и вспомнить героя.

 

«Здравствуйте, дорогие ребята! Получил ваше письмо и спешу сразу ответить, что¬бы за лето не забыть. Обра¬тил внимание на почерк ваше¬го письма, как ровно и краси¬во написано, аж, завидно. Ав¬тору только писать на дипло¬мах, аттестатах да грамотах. Как жаль, что сейчас не уде¬ляется должного внимания чи¬стописанию. Так и кажется, что многие с дипломами о высшем образовании, особен¬но врачи и прочие, нарочито пишут так, чтобы наши потом¬ки не могли расшифровать их медицинских или инженерно-технических знаний, как лечи¬ли больного и отчего он помер, или какие были расчеты, высотного здания, что не прошло, и полсотни лет, а здание рух¬нуло, рядом с монолитными тысячелетними стенами Гену¬эзской крепости...

Это, конечно, шутка, а все-таки, как приятно читать пись¬мо, когда оно красиво написа¬но. Писала, наверное, девуш¬ка. Говорят, что по почерку можно определить челове¬ка... Мне кажется, что это письмо писал аккуратный, со¬бранный, дисциплинирован¬ный и достаточно хорошо об¬разованный человек, из тех, о которых писал А.П.Чехов: «...в нем все было прекрасно, и манера говорить, и одежда, и походка...»

Ребята! Вы спрашиваете о тех, кто были выпускниками школы в роковом 1941 году. Алешу Сысоева я знал, знал Тину и Диму, мы рядом жили на территории дома отдыха МВО им. Спендиарова, воз¬можно, и еще кого-то, но фа¬милий не помню. Вообще за 40 пет, да еще каких лет, в моей жизни, обрисовать их я мало кого смогу сейчас.

Дело в том, что Судак - это моя как бы вторая родина. Ро¬дился я на Полтавщине и там же учился до 8-го класса. Шко¬ла в нашем селе была вось¬милетка. В Судак забрал меня дядя, брат отца, который уст¬роил меня на радиоузел дома отдыха учеником. Заочно я учился и сдал экзамены за курс киномеханика-радиста (такая была должность). По¬мню, что дважды ездил в Сим¬ферополь на ул. Субхи. Так я и работал с 1939 г. по 13 июля 1941 г. Где-то в феврале 1941 г. как специалистов зав. радио¬узлом, радиотехника, электро¬техника и киномеханика при¬звали в Севастополь на пере¬подготовку, на флот, так они уже больше и не вернулись, началась война. Я остался в радиоузле и крутил кино один. Был во всех ролях.

Война подняла меня, 17,5-петнего парня, по тревоге, где-то через час после налета авиации фашистов на Севастополь. В это время я жил один в артистической уборной на летней сцене курзала. Поднял меня мой начальник, капитан Петров, и началась моя жизнь, как у всех советских людей, ку¬вырком, все планы рухнули, описать этого не берусь.

Знал я мало кого. В радио¬узел вход был тогда запрещен, а я, в основном, только там и пропадал. С однолетками встречался только на пляже, на велостанции, со своими земля¬ками-полтавчанами. Они меня, быстро раскусили, по тем объявлениям по радио, которые я читал с явно полтавским ак¬центом. Если и знал кого, то тех только, кто работал в доме от¬дыха. Здесь работали «парубчаки» постарше, которые уже ходили вокруг бараков девичь¬их общежитий. Те «кавалеры» только в окна заглядывали сво¬их симпатий, потому что в дверь их еще никто не пускал. Ну а меня, и до этого не дорос¬шего, в компанию не брали...

Девушки-работницы, осо¬бенно официантки из стоявшей рядом офицерской столовой, приходили ко мне к радиоузлу, заказывали, какие им хотелось послушать и потанцевать на танцплощадке грамзаписи. Ведь я тогда из радиоузла вечерами давал в динамики, для отдыха¬ющих на танцплощадку, фокст¬роты, танго «Цыган» и «Брызги шампанского», «Рио-риту», «Чаниту» и еще «Не хожу, всыхаю, ночи все не сплю» в исполне¬нии дочери Леонида Утесова. Помню, я был без ума от этого тоненького голосочка. Каза¬лось, что пела какая-то девоч¬ка-Дюймовочка. А потом мне рассказали отдыхающие мос¬квичи, что этой Эдит один только вес чистый будет центнер-полтора, не меньше. Пос¬ле этого голос ее на пластинке звучал для меня уже по-дру¬гому.

Приходили также многие отдыхающие офицеры, заказы¬вали грамзаписи и угощали большущими папиросами, но я не курил. Однажды я ремонтировал радиоточку на даче, при помо¬щи самого Героя СССР Беляко¬ва, героя перелета через по¬люс в США с Чкаловым, слу¬шал его выступления в курза¬ле из кинобудки. Зал был пере¬полнен отдыхающими, а все деревья до верхушек заняты мальчишками.

Знал я и старушку, жену композитора Спендиарова. Добродушная бабушка, но одо¬левала меня рассказами, как я сейчас вас, но только об опе¬ре мужа «Алмаст», о которой никакого понятия не имел. По радио я слушал ее, но на ар¬мянском языке (была декада армянского искусства в Моск¬ве)... За территорией жила бабка, кажется, сестра компо¬зитора Римского-Корсакова, очень ворчливая и всегда чем-то недовольная.

Идя по утрам на работу, к 5 часам, я всегда встречал первым дедушку-садовода Сандетова, который копался на своей плантации разнооб¬разных роз, которыми была украшена вся нижняя часть нынешнего санатория ВВС. Территорию украшали экзоти¬ческие деревья, среди кото¬рых и не видно было ориги¬нальных дач...

Кажется, я так много на¬писал, что и самому тяжело прочитать, проверить свое «сочинение», а то, чего добро¬го, получишь еще двойку.

Пишите, ребята! Извините, чувствую, утомил вас, да и сам устал': Это меня воодуше¬вил красивый почерк вашего письма. Когда приеду в Судак, поговорим».

Письмо было, конечно, ин¬тересным, и я решил написать по адресу, который оказался на конверте. А вскоре получил те¬леграмму от дочери Алексея Емельяновича: «Сердечно бла¬годарю за память об отце. Обя¬зательно предоставлю матери¬алы. Мира и добра вам. Татья¬на Чайка». И через знакомых, которые ехали в Крым, она пе¬редала письмо и копии фото графий своего отца. Татьяна Алексеевна писала, что ее очень растрогало мое письмо, и до¬бавляла, что за эти годы как-то никто и не обращался к ней, хотя знакомые, которые быва¬ли в Судаке, обращали внима¬ние на памятную доску у две¬рей школы. Она подробно рас¬сказывала об отце и уточнила дату его рождения - 4 декабря 1923 года, которую часто ука¬зывают неверно, поскольку он, видимо, сам «прибавил» себе год, чтобы пойти на фронт. О себе Татьяна Алексеевна писа¬ла: «Основная моя работа - пе¬дагог по классу фортепиано и концертмейстер. Работаю в му¬зыкальной школе. «Дорогу в музыкальный мир» мне «от крыл» папа. Он очень хотел, что¬бы я стала музыкантом, «застав¬лял» учиться. Сам был очень му¬зыкальным человеком, играл по слуху на фортепиано и на аккор¬деоне, хорошо пел, танцевал и во¬обще очень любил искусство. И сейчас я все больше убеждаюсь, что на первом месте для него было не «военное дело», а книги, театр, музыка, ну и, конечно, ис¬тория. Дома у нас была большая библиотека, и где бы папа ни был, привозил книги. Он очень лю¬бил А.Чехова, Н.Гоголя, Т.Шевченко, О.Вишню. Мы даже вме¬сте с ним вечерами читали вслух их произведения. Он часто водил меня в оперный театр на концер¬ты. Безусловно, эту любовь к ис¬кусству он в себе «взлелеял» еще в Судаке. Работая юношей «на радио» и крутя «кино», он про¬сто влюбился в Музыку, и эта Муза всегда была рядом с ним всю жизнь».

Алексей Емельянович часто дарил дочери книги и ноты с над¬писями и пожеланиями. Вот одно из них: «Доченъка, помни, что человек не чувствующий музыки - душевно пустой, а плохой музыкант и паршивенькая музы¬ка не поднимают человека на крыльях, а только треплют ему нервы: человек же, не понимаю¬щий юмора, сам «коптит» на бе¬лом свете и травит жизнь, свет¬лую и прекрасную, другим». Это «завещание» Татьяна Алек¬сеевна хранит и помнит. На про¬тяжении многих лет она занима¬ется; музыкально-просветитель¬ской деятельностью, в содруже¬стве с певцами, музыкантами, ху¬дожниками. Застать ее дома не¬возможно, она постоянно в разъездах, на концертах. «Одна из наших давних тем, - писала она, - возрождение имени незаслужен¬но забытого композитора и по¬эта, автора знаменитого романса «Отцвели уж давно хризантемы в саду» Николая Харито. Обща¬ясь с коллекционерами, с млад¬шей сестрой композитора, еще в 80-х годах собрали о нем много материала, разыскали и издали нотные сборники его романсов и фортепианных пьес, сделали пе¬реложения для фортепиано в че¬тыре руки его произведений, и с коллегой Нонной Козловой уже восьмой сезон ведем «Музичну вiтальню» в «Украинском цент¬ре духовной культуры» (так те¬перь называется общество «Зна¬ние»). Каждый месяц у нас новая тема, но о Н.Харито полнейший материал, с которым мы нео¬днократно выступали в Москве. Наконец-то и Киев «откликнул¬ся», и о нем вышла книга и сняли фильм, хоть и небольшой, на 30 минут»...

Как писала Татьяна Алексе¬евна, родился Николай Харито в Крыму, в Ялте. Мать его по проис¬хождению - гречанка. Еще в 2001 году они обращались с офици¬альным запросом к властям го¬рода и предлагали приехать с кон¬цертом и «вернуть» имя компо¬зитора на родину. Им любезно ответили, что рады бы... но «ищите спонсора». Поездка эта так и не получилась.

Татьяна Алексеевна расска¬зывала, что еще она сотрудни¬чает с интересным театральным коллективом «Верджиналие», программа которого основана на музыке «барокко», и с его ру¬ководителем играет не только старинную музыку, но и джаз, овладевает игрой на клавесине и синтезаторе.

В письме она спрашивала о предполагаемом юбилее школы (но что я мог ответить, если он уже не раз откладывался) и пи¬сала: «С превеликим удовольствием я бы приехала в Судак, но так как было много «попы¬ток» посетить ваш «волшебный край», то лучше «мечтать» тихо. Главное, чтобы все были здоро¬вы, а школа процветала!» Она обещала прислать книги, в ко¬торых написано о ее отце, со¬брать и систематизировать раз¬личные сведения о нем и под¬робности биографии. И вскоре пришло еще одно письмо с ко¬пиями документов, среди кото¬рых было свидетельство о рож¬дении Алексея Чайкой фотография его могилы на Лукьяновском воинском кладбище в Кие¬ве, где он похоронен вместе с женой Анной Федоровной, ко¬торая пережила его на 19 лет и ушла из жизни в мае 2002 года. Татьяна Алексеевна писана, что их встреча была очень романтической... и прожили они вместе 30 лет. Алексей Емельянович умер в 1983 году, не дожив пол¬года до своего 60-летия. На од¬ной из фотографий они вместе, вскоре после войны. На других снимках он в разные годы жиз¬ни: после военного парада в Москве, где проходил по Крас¬ной площади со знаменем; на слете героев СССР в августе 1944 года, в Польше, в день 40-летия писателя Н.Ос¬тровского; с друзьями-ветера¬нами на 30-летии Победы; в пар¬ке санатория Министерства обо¬роны в Судаке, где работал ки¬номехаником в довоенные годы, со своим дядей, Антоном Гера¬симовичем, ученым-экономис¬том, который еще в юности взял над ним «шефство» и которому Алексей был обязан «своими университетами»; в новой фор¬ме с лейтенантскими погонами после окончания Высших офи¬церских курсов связи в 1951 году; слушатель Военно-поли¬тической академии им. Ленина в 1953 году... И самая дорогая для его дочери фотография из книги генерала Н.Штыкова «Полк принимает бой», где он совсем юный, в сдвинутой на¬бок пилотке и с первой боевой наградой - медалью «За отвагу». «Вот он, настоящий Алеша! Ве¬сельчак и жизнелюб. Таким он был всегда!» - писала Татьяна Алексеевна.

Пусть таким он и оста¬нется в нашей памяти и в па¬мяти тех мальчишек и девчо¬нок, которые в наше непрос¬тое, но все же мирное время каждый день прибегают в школу, которая носит его имя.

 

Призван Судакским РВК

 

«Летопись Сугдеи»№21, «Судакский вестник» 24 июня 2006 г.

 

В ночь с 28 на 29 октября 1943 года наши войска под ураганным огнем противника форсировали Днепр. Небо освещали вспышки ракет, вокруг гремели взрывы, слышались сто¬ны раненых. Сержант Эмир Усеин Османов сделал 4 рейса на старой полуторке по разру¬шенному мосту, переправил на правый берег 4 отделения солдат и «в наступательных боях», как сказано в документах архива Министерства обороны, уничтожил 20 немцев. А 3 ноября при прорыве укреплений линии обороны противника под Киевом, после длительной артподготовки, Османов на ведущем танке ворвался в расположение группы сопротивляю¬щихся немцев и из автомата расстрелял 14 врагов. На другой день, 4 ноября, при отраже¬нии контратаки в районе трамвайной линии, невзирая на превосходящие силы противни¬ка, он с группой бойцов уничтожил 25 немцев и два ручных пулемета.

В наградном листе к приказу по частям 50 стрелкового корпуса от 20 января 1944 года, которым Османов Эмир Усеинович, как за¬писано в документах, награжден орденом Отечественной войны 2 степени, сказано: «Османов Эмир Усеинович, сержант, командир от¬деления 7 стрелковой роты 836 стрелкового полка 240 стрелковой дивизии, 1912 года рождения, та¬тарин, беспартийный, на фронтах Отечественной войны с июня 1941 года, с февраля 1942 года на Брян¬ском фронте, с июля 1942 года на Воронежском фронте, ранений и контузий не имеет, ранее награж¬ден орденом Красной Звезды, в Красной Армии с 1941 года, при¬зван Судакским РВК...»

Указан в документе и его до¬машний адрес - «Крымская АССР, г. Судак».

Первую свою награду, медаль «За боевые заслуги». Эмир Усеин получил в феврале 1943 года, ког¬да в бою за село Погожее Тинского района уничтожил десятерых фашистов. А последнюю, орден Отечественной войны 1 степени, он гак и не увидел. Его наградили по¬смертно.

После войны, уже в 70-е годы, его жена Эмине Халиловна, которая жила в Краснодарском крае, обратилась в архив Министерства оборо¬ны. Ей прислали выписки из приказов, которые рассказывали о боевом пути ее мужа. Вернув¬шись в Судак, его родственники передали копии документов в музей совхоза-завода, где Осма¬нов работал до войны. В них говорилось и о пос¬ледних днях отважного воина.

Накануне Победы, в апреле 1945 года, во время боя за город Кремница он первым со своим отделением ворвался в село Кунышов, при этом лично уничтожив из автомата 3 фа¬шистов. А 17 и 18 апреля принял активное участие в отражении 4 контратак противника на безымянной высоте западнее села Страни, не отступив со своим отделением ни шагу на¬зад. В том бою он уничтожил гранатой вра¬жеский пулемет, но 19 апреля, во время на¬ступления по шоссейной дороге, был смертель¬но ранен...

 

На месте боя

«Летопись Сугдеи»№21, «Судакский вестник» 24 июня 2006 г.

 

«Многие жители посел¬ка Судак, особенно отдыха¬ющие и туристы, останав¬ливаются у развилки дорог в центре поселка. Здесь, на пригорке, сверкая под лучами яркого южного солнца, с ус¬тремленным на север взором стоит изваяние воина-по¬граничника с автоматом и биноклем в руках. Старожи¬лы Судака знают - это скуль¬птурное изваяние поставле¬но сразу после Великой Оте¬чественной войны на месте боя воинов-танкистов...»

Да, не удивляйтесь, речь идет о памятнике погранични¬ку, том самом, что стоял на пригорке справа от входа в Кипарисовую аллею. Если ве¬рить вышесказанному, то по¬ставлен он по поводу, не име¬ющему отношения к охране границы. Прочел я об этом в одной из публикаций к 25-летию освобождения Судака, где упоминалось о памятнике.

Автор статьи, рассказывая о подвиге старшего лейтенан¬та. В.Л.Савельева, который утром 14 апреля 1944 года одним из первых ворвался в Судак, сообщает, что именно в этом месте, «на развилке дорог, идущих к морю и в село Уют¬ное», произошел знаменательный бой с немецким «Фердинандом»:

«Советский танк внезапно вздрогнул и остановился. Вра¬жеским снарядом была перебита гусеница. Но пушка и пулеметы танка еще действовали. Тогда Са¬вельев обратился к танкистам: «Товарищи гвардейцы, будем драться до последнего патрона. Не допустим фашистов к тан¬ку...». Водителю удалось на од¬ной гусенице сдвинуть танк к той возвышенности, где стоит теперь памятник».*

Как известно, в этом бою по¬гибли командир орудия сержант Андрей Князев и радист Михаил Сергеев. Правда, описан бой у всех по-разному. Автор же этой статьи сообщает, что «отважные танкисты были похоронены в братской могиле на судакском кладбище с воинскими почестя¬ми, а на возвышенности, где обаг¬рилась земля их кровью, благо¬дарные судакчане поставили эту символическую скульптуру по¬граничника.

До сих пор я, как, на¬верное, и многие другие, свя¬зывал этот памятник с нахо¬дящейся вблизи погранзаста¬вой. А оказывается, что именно здесь был бой. И теперь он ничем не обозначен, разве только плат¬ной автостоянкой да пунктом обмена валют...

Здание же пограничной заставы в Судаке находится на прежнем месте, по дороге к морю и крепости. Это быв¬шая дача Неффа. Еще недавно ее украшала краси¬вая ажурная резьба, как и многие дореволюционные постройки в Судаке. Но ее заменили обычной белой «ва¬гонкой», «под евро». Не уда¬лось найти даже фрагментов резьбы. Их сожгли, как и ажурную беседку во дворе дачи.

 

Фронтовое свидание

«Судакский вестник», 14 апреля 2000 г.

 

Я еще только готовился писать эту статью и, чтобы восстановить в памяти какие-то подробно¬сти и детали, положил перед собой фотографии людей, о которых мне предстояло рассказать. Старые, выцветшие снимки военных лет - мужчина с выразительным лицом и волевым подбородком и девушка в пилотке с орденом «Красной Звезды» на груди. Здесь же были фотографии и не столь давние, на которых с трудом можно было узнать тех же людей.

- А я знаю этого дядю! - воскликнула 14-летняя Аня, которая из любопытства крутилась рядом вместе с младшим братом.

Надо сказать, что герои моего будущего очер¬ка не так давно жили совсем близко, в доме на¬против, но, к сожалению, знакомы мы не были. Поэтому я и заинтересовался сообщением детей. Они рассказали, что «дядя» этот разводил пчел и ходил в необычной шляпе с сеткой, а однажды це¬лый рой прилетел к нам на балкон. Вспомнили ребята и то, что был он строгий, ругал их, когда они лазили по деревьям, не разрешал ломать ветки. Жена пояснила, что когда во дворе возле обще¬жития высадили саженцы, он их всячески обере¬гал, сам окапывал (а ведь у него был протез вме¬сто одной ноги) и все мечтал, что деревья вырас¬тут большие и во дворе станет красиво.

Да, он любил природу и, работая с 1964 по 1972 год директором коммунального комбината, имел самое прямое отношение к созданию и благоуст¬ройству хорошо известной в Судаке кипарисовой аллеи. По его проекту были сооружены и па¬мятный обелиск при въезде в город в честь освобождения Судака 14 апреля 1944 г., и мо¬нумент на холме Славы.

Звали его Владимир Федорович Пойда-Березовский. Приходится говорить об этом в прошед¬шем времени. Его уже нет среди живых. И когда мне совсем недавно пришлось переби¬рать книги, оставшиеся от библиотеки ветерана, в одной из них оказался старый пожелтевший лист плотной бумаги, сложенный в несколько раз, с его автографом и датой - 1969 год. Это и был первона¬чальный эскиз будущего памятника, раскрашенный от руки. Он несколько отличался от знакомого нам обелиска, в общих чертах сохраняя его композицию.

Не так уж много мне удалось узнать о Владимире Федоровиче. Ро¬дился он в 1911-году в Киевской об¬ласти, закончил Лепеньское пехот¬ное училище в феврале 1941 года и поступил в распоряжение НКО СССР. Воевал на Карельском фронте. Еще в 1940 году стал кандидатом в чле¬ны партии.

После войны, получив юри¬дическое образование, Вла¬димир Федорович работал прокурором городов Тавда в Свердловской области и Чирчик в Ташкентской, на¬чальником отдела по надзору за органа¬ми милиции в областной прокуратуре Самар¬канда. В Свердловской прокуратуре руково¬дил следственным отделом уголовного ро¬зыска и отдела по борьбе с бандитизмом (ОББ).

В 1962 году Владимир Федорович переехал в Судак. Здесь он возглавил дом отдыха моря¬ков, который недолго размещался в бывшей даче Функа, а затем коммункомбинат. Среди тех, кто его знал, ветеран оставил добрую память...

Вырос Владимир Федорович в театральной се¬мье. Его отец - артист, директор театра, мать - певица. Со своей будущей женой Зиной он по¬знакомился до войны в Ленинграде, где они тог¬да жили. Виделись редко. После окончания учи¬лища, вернувшись в Ленинград, Владимир Фе¬дорович смог больше времени уделять семье. Зина работала тогда медсестрой, утром рано убегала на работу, а вечерами они бродили по Ленинграду. И казалось, не будет конца их сча¬стью...

После сообщения по радио о нападении Гер¬мании Владимир Федорович сразу ушел в свою часть, а когда вернулся домой, жена была уже в военкомате. Так и не смог узнать, где она будет служить, на это не было времени. Не смог сооб¬щить, куда его отправляют, сам об этом не знал...

Совсем не¬давно я случайно забрел на го¬родское кладбище и невольно остановился перед стройным па¬мятником из красного гранита с прекрасно испол¬ненным бюстом уже знакомой мне по фотографиям девушки в пилотке и четырьмя боевыми орденами. Я не ошиб¬ся, это была могила Зинаиды Абрамовны, с над¬писью на плите, выбитой по-желанию мужа:

Благодарю за то,

что ты со мной была,

что не забудешься,

за тихое «прощай» -

за все тебя благодарю.

Рядом было и надгробие Владимира Федорови¬ча, который пережил жену на 9 лет. Остановила внимание дата смерти. Она умерла пятого июня, он - седьмого... Под его фотографией выделялись три ордена Отечественной войны. Рассказывали, что он часто шутил, обращаясь к жене: «У тебя наград больше, чем у меня, Зина...»

Она родилась в Ленинграде 27 декабря 1920 года в семье рабочего. Закончила школу и 1-й Ле¬нинградский медицинский техникум. В 1939 году была взята на воинский учет, получив звание «старший военфельдшер». В первый день войны, 22 июня, была призвана по мобилизации в Красную Армию, назначена командиром взвода 14-й отдельной санитарной роты и направлена на Северный (Карельский) фронт.

Об этом Зинаида Абрамовна рассказала в своей биографии. Два скромных пожелтевших листочка - все, что она оставила - были вложены в одну из книг ее мужа и случайно мной найдены. Но еще раньше судьбой «старшего военфельдшера» заинтересовалась писательница Татьяна Троицкая. В 1981 году в серии «Библиотека журнала «Огонек» вышла ее неболь¬шая книжечка военных рассказов, которая называлась «Фронтовое свидание». В ней и говорилось о неожиданной встрече Зинаиды Абрамовны и Вла¬димира Федо¬ровича на Карельском фронте: «Зина привыкла к залпам орудий, почти не слышала, их - подремывала в кабине ря¬дом с шофе¬ром... Со всем своим оборудованием - баней, прачечной, санпропускником - ее сани¬тарный взвод всегда двигался вслед за полком. Когда на фронте выпадала воз¬можность, для бойцов устраивали «банный день».

В своей биографии Зинаида Абрамовна писала: «В моем ведении был взвод из 12 санитарных машин, 12 шоферов, санитаров, а также фельдшера. Обста¬новка первых дней войны на севере складыва¬лась для наших войск неблагополучно потому, что части после перемирия с Финляндией в Марте 1940 года частично были расформированы и переведе¬ны в другие военные округа. Кроме финнов, немцы бросили на север отборные егерские подразде¬ления, дивизии, рассредоточив их от Петсамо (те¬перь Печенга) до Ленинграда... Уже был взят Пет¬розаводск, под Ленинградом сложилась обстанов¬ка, которая превратилась потом в блокаду».

24 августа 1941 года 122-я стрелковая диви¬зия, в состав которой входил и взвод Зинаиды Абрамовны, была окружена. В условиях Карелии, с одной-единственной шоссейной дорогой, отхо¬дить пришлось через тайгу, горы и озера под по¬стоянным обстрелом и бомбежками, В первый день более десяти раз бомбили юнкерсы санитарную колонну. В машинах находилось более 100 ране¬ных бойцов и офицеров. При обстрелах никто из них не мог выходить из машин самостоятельно. Значительную часть их выгружали и погружали после каждой бомбежки санитары и шоферы, ко¬торые проявляли большое мужество и отвагу. За ночь отремонтировали 8 машин из 10 вышедших из строя. В темноте похоронили убитых и продол¬жили отход. На рассвете отбили атаки гитлеровс¬ких автоматчиков и только на третьи сутки выш¬ли из окружения.

За спасение раненых и вывод боевой техники Зинаида Абрамовна была награждена первым ор¬деном «Красной Звезды». Второй - она получила в боях под Будапештом, когда ее медпункт разме¬щался в помещичьем доме, и медперсоналу и тяжелораненым приходилось отбивать атаки гитле¬ровцев. Были и другие награды - медали «За взятие Будапешта», «За оборону Советского Заполя¬рья», «За Победу над Германией»...

Тогда на Карельском фронте и случилось это короткое «фронтовое свидание», о котором рас¬сказала Татьяна Троицкая:

«...Внезапно наступившая тишина разбудила Зину...

- Стоп, машина, тпру, приехали, - сказал шо¬фер, когда они выехали на большую поляну. Зинаида увидела землянки, наскоро отрытые, походную кухню, орудия, прикрытые зеленью.

Кто-то уже бежал навстречу:

- Братцы, баня сегодня будет! Баня! Как здорово! Заулыбались солдаты, почерневшие от копо¬ти взрывов, от грязи осенней распутицы. В лесу запахло родным, домашним... Весело задымилась печь, взвились в воздух сотни ярких искр, высоко в небо взметнулось пламя, освещая все вокруг. Бойцы зашумели еще оживленнее. Таскали воду из озера, готовили чистое белье. И вдруг подско¬чил к Зине шофер.

- Ох, и шумит ихний начальник! В порошок, го¬ворит, всех сотру. Расстреляю, говорит, на месте. Дислокацию, говорит, штаба фашистам выдадут... Вон он бежит с револьвером.

И Зина увидела; как стремительно шагает к ним майор; сердитый до крайности.

-Ты что, лейтенант, с ума спятила?.. – начал он и осекся.

- Зинуша, ты ли?

И майор крепко сжал ее в объятиях...».

Недолго они воевали вместе, снова разметала их война. И только после Дня Победы встретила Зинаида Абрамовна мужа, приехала за ним, тяжелораненым, в госпиталь. На Урале, где он лечился, она трудилась на обувной фабрике, потом в больнице города Тавды и областном туб¬диспансере в Самарканде.

В Судаке, последние 15 лет, она рабо¬тала в клинической лаборатории больни¬цы. Наверное, многие ее еще помнят. Даже находясь на пенсии, Зинаида Абрамовна бескорыстно помогала всем, кто обращал¬ся к ней за помощью, давала советы и кон¬сультации. Добрым словом вспоминают ее и в нашей семье. Когда маленькому Боре было два года и он заболел, она приходила каждый вечер (а иногда вызывали ее и но¬чью), делала ему уколы, помогала с лекар¬ствами и никогда не брала за это денег.

Завершая этот рассказ, хочется выра¬зить благодарность Тамаре Ивановне Пойда-Бёрезовской, второй жене Владимира Федоровича, с которой он прожил последние годы. Она бережно хранила память о нем, и без ее помощи и участия не была бы воз¬можна эта публикация.

 

Кофе по-турецки

«Судакский вестник», 12 августа 2000 г.

Статья была помещена в газете «Судаг сеси» на крымско-татарском языке,

9 сентября 2000 г.

 

Шел июнь 1944 года. Войска первого Белорус¬ского фронта стояли на подступах к Минску. Пе¬редовые части уже обстреливали окраины города. Артиллерийский взвод, которым командовал Меджит Сейт-Халилов, вхо¬дил в 668-й артиллерийс¬кий полк 217-й стрелковой дивизии, также готовил¬ся к решающему наступле¬нию. Подтягивались свежие части, подвозились боеприпасы.

Каждому взводу для проведения ар¬тподготовки было выдано по 250 снарядов. Смазанные солидолом, они лежа¬ли в ящиках в 30 метрах от орудий, готовые нанести свой смертельный удар... Бойцы застыли у пушек. Орудие Меджита было ведущим и должно было первым начать огонь. Обычно артиллерийскую подготовку проводили на рассвете. К этому привык¬ли и наши солдаты, и немцы, укрывшиеся в блиндажах и окопах. Но коман¬дующий фронтом маршал К.К.Рокоссовский решил изменить тактику, ударить по врагу в 9 часов утра, когда фашисты, уставшие от ожидания, потянутся из своих укрытий получать завтрак и меньше всего го¬товы к нападению. Расчет был прост - застать их врас¬плох. Так произошло на Курской дуге, когда бук¬вально за несколько часов до удара немцев, на них об¬рушился ураганный огонь.

Томительно тянулось ожидание. Каждый был занят своими мыслями. Никто не знал, доживет ли он до завтрашнего дня. Правда, это было уже не начало войны, когда людей не жалели и бросали на смерть, как «пушечное мясо». К 1943 году научились беречь солдат и офицеров. Впрочем, солдату все¬гда есть о чем подумать перед боем.

Меджит вспоминал свою семью - родителей, братьев, сестру, которых оставил в деревне Большой Таракташ под Судаком. Село древнее и славилось особыми традици¬ями, которые не сохранились в других местах Крыма. Даже язык их имел отличие и был больше похож на турецкий. Жители Таракташа чтили свою Родину и редко поки¬дали ее. Сюда часто загляды¬вали курортники, чтобы сво¬ими глазами увидеть старин¬ную татарскую свадьбу, дру¬гие обряды. До войны Мед¬жит закончил татарское педа¬гогическое училище в Ялте, и несколько месяцев препода¬вал в начальных классах Таракташской школы. Потом его перевели в Ай-Серез, где не хватало специалистов. В 1937 году ему предстояло идти в армию, но дали отсрочку. Взяли его только в 1939, ког¬да он уже на два года перерос призывной возраст.

В рядах Красной Армии Меджит и встретил войну. Первую награду получил за бои под Москвой, где был ранен и контужен, попал в госпиталь. В 1942 году всту¬пил в партию. Был партор¬гом батареи, где насчитыва¬лось 25-28 коммунистов, ин¬тересовался политикой, чи¬тал газеты. С радостью узнал, что его земляки - директор лесхоза «Лесное» Исмаил-ага и партизан Асан награждены орденом Ленина за действия в тылу врага. Об этом писала газета «Правда». Такие сооб¬щения вселяли гордость за свой народ.

...Оставалось еще больше часа до начала артподготовки. В половине восьмого привез¬ли почту. Солдаты оживи¬лись. Получил письмо и Мед¬жит. Но адрес на конверте был незнакомый. Писали из далекого города Горького, где не было у него близких и род¬ных. Писал младший брат Сейт-Умер. Меджит не мог дочитать письмо. Строчки расплывались, слёзы застила¬ли ему глаза. Никогда не забыть ему этих строк: «Доро¬гой мой брат! Мы все, крым¬ские татары, высланы из Крыма...»

Замполит полка, который представлял штаб в этой опе¬рации, подошел в Меджиту. Он хорошо знал его как парторга. Солдат плача, не в силах что-то сказать, про¬тянул ему письмо. Прочи¬тав, офицер стал уговаривать его успокоиться. Обещал от имени полка написать пись¬мо Сталину, чтобы его семью вернули в Крым. Но Меджит не верил. Три дня он ходил как в тумане, так и не смог стать к орудию. Огонь вел его наводчик Акимкин из Пен¬зы. Вместе с заряжающим Житниковым и замковым Воробьевым они хорошо справились со своей задачей, полностью заменив команди¬ра орудия.

После взятия Минска Меджит прошел Польшу и почти добрался до границы Восточной Пруссии. Здесь его судьба круто изменилась. Из кадровых военных, уже «ню¬хавших порох», набирали кур¬сантов в военные училища. Из каждого дивизиона или полка брали по 2-3 человека. В ноябре 1944 года 300 сол¬дат погрузили в эшелон и от¬правили далеко на восток - в Астрахань, где тогда находи¬лось эвакуированное Сталин¬градское артиллерийское учи¬лище. В апреле 1945 года оно переехало в Ростов-на-Дону.

 

***

Дом, в котором посе¬лился после возвращения на родину Меджит-ага, на¬ходится недалеко от оста¬новки автобуса в Дачном, бывшем селении Таракташ. Если подниматься по узкой каменистой улочке в сторо¬ну мечети, вы увидите его сразу слева за простым за¬бором в глубине небольшо¬го сада. Поздоровавшись по-татарски с двумя деть¬ми, которые шли мне на¬встречу, я в нерешительно¬сти остановился перед ка¬литкой. Меджит-ага сидел на террасе под старой шелко¬вицей в окружении всей своей большой семьи. На какую-то долю секунды я за¬мешкался, решая, удобно ли беспокоить пожилого че¬ловека утомительными расспросами, но на меня уже обратили внимание, и отступать было поздно. Признаться, я надеялся уз¬нать что-то новое о про¬шлом татарской деревни, и совсем не подозревал, что передо мной откроется ис¬тория непростой челове¬ческой жизни.

Как-то незаметно мы остались одни. Появились непременная в таком слу¬чае чашечка кофе, печенье и фрукты. О гостеприим¬стве татар писалось уже много, но каждый раз этот простой знак внимания к гостю трогает до глубины души. В популярном до ре¬волюции издании «Россия» под редакцией Семенова-Тянь-Шаньского говори¬лось: «Из напитков татары очень любят черный кофе по-турецки, составляющий обязательное угощение гостеприимного татарина». Именно кофе и изменило тему нашего разговора. Об этом напитке Меджит-ага мог говорить бесконечно и с какой-то особой нежнос¬тью. Он сетовал на то, что сейчас уже немногие уме¬ют готовить кофе, залива¬ют его кипятком, если он ра¬створимый, или доводят до кипения, так что напиток те¬ряет свои качества. Секрет такого отношения к кофе вскоре стал ясен - и потя¬нулась ниточка интересней¬шего повествования, где переплелись судьбы многих людей.

Родился Меджит-ага в 1916 году. За несколько лет до этого родители купили татар¬ский дом в Судаке по нынеш¬ней улице Гагарина и переёхали сюда из Таракташа. В цент¬ре города, там, где сейчас го¬родской сад, отец построил в 1912-1913 годах небольшое одноэтажное здание под чере¬пицей, где открыл кофейню. Домик этот, к счастью, сохра¬нился. Он находится между остановкой автобуса и город¬ским Домом культуры. Его по¬беленные стены вросли в землю, а единственное окош¬ко, по какой-то иронии судь¬бы, смотрит на черный обе¬лиск, возле которого ежегод¬но собираются крымские та¬тары, чтобы вспомнить тех, кто 18 мая 1944 года был выс¬лан со своей Родины.

Раньше дверь была со сто¬роны улицы, тут же находил¬ся и навес для лошадей. За¬тем здесь был постоялый двор. Две комнаты сдавались, как гос¬тиница. В кофейне стояли бу¬фет и пять столов с четырь¬мя лавками возле каждого. За любым из них могли размес¬титься несколько человек. Заходившие сюда заказывали кофе. И только кофе. Можно было купить еще па¬пиросы. В красивых коробках ялтинских, феодосийских, ев¬паторийских фабрик они раз¬мещались в буфете. Кофе жарили в специальном крутя¬щемся барабане и мололи от¬дельно на каждую чашку в длинной турецкой кофемолке (каве-дегермен), отполиро¬ванной руками до блеска от долгого применения.

Кофе был ароматным и па¬хучим, - вспоминал Меджит-ага, - чайную ложку его клали в медную кофеварку - джезве, рассчитанную на одну пор¬цию. Кофе заливали холодной водой, и он закипал в песке, который подогревался на дре¬весных углях. Их специально закупал отец Меджита. Он больше занимался организа¬ционными вопросами, а Меджит готовил и разносил кофе, подметал и убирал посуду. Ему помогал еще один человек, ко¬торого нанимали для этой ра¬боты. Но это было уже позже, когда Меджит подрос. Воспо¬минания его относятся в ос¬новном к периоду НЭПа, когда ненадолго разрешили частную торговлю.

- Отдыхающих в Судаке тогда было мало. В основном интеллигенция, люди очень грамотные, вежливые и доб¬рые, - рассказывал Меджит-ага. Они заходили в кофейню по пути к морю или обратно.

Подогревая кофе в горячем песке, Меджит следил, чтобы он не выкипел. Как толь¬ко по краю джезве появлялись мелкие пузырьки и желтое ко¬лечко пены начинало сбегать к середине, он должен был убрать кофе с плиты (учан), перед тем как края пены со¬единятся, и тут же налить его в чашку. Тогда пена сохраня¬лась на поверхности и не пре¬вращалась в черную массу. На приготовление кофе уходи¬ло 4-5 минут. В мисочку клали два-три кусочка колотого са¬хара и на подносе несли к сто¬лу. Пили обязательно «впри¬куску». Можно было не спеша вести беседу, ничего больше не заказывая.

Кофейня была местом от¬дыха и общения, здесь узна¬вали новости, обсуждали со¬бытия и даже играли в доми¬но. Это было выгодно хозяи¬ну кофейни, ведь проигравший заказывал всем игрокам кофе или покупал папиросы - и по¬вторялось это помногу раз. Но кофейня 20-х годов, види¬мо, отличалась от тех, что су¬ществовали раньше, и которые мы видим на старинных гравюрах, где стены были увеша¬ны ружьями, саблями и кин¬жалами, а посетители в ко¬лоритных костюмах нетороп¬ливо курили длинные турец¬кие трубки.

Меджит-ага вспоминал, что еще одна кофейня была ближе к морю, в том месте, где сейчас находится магазин «Крымский», и принадлежала Билял-ага, а с другой стороны улицы, в доме, где сейчас книжный магазин, торговал татарин Касимов. В районе кафе «Лаванда» по улице Гагарина была лавка Сейт-Мамута, а на берегу специально для отдыхающих держал 4 лошадей Токал Абляким-ага, сдавая их напрокат.

Но частная торговля в Судаке, как и по всей стране, просуществовала недолго. Пришел 1929 год. Тех, кто был хозяином, стали называть кулаками. Многие, предчувствуя недоброе, уезжали из Судака. Так исчезли бывшие помещики и богатые люди - «барыни» Токмаковы, «богачи» Здевичи, Байдак и другие. Жена Меджит-ага Фатима рассказывала, что девочкой она с мамой носила молоко «барыням» Токмаковым, так их все называли. Было ей тогда лет пять. И вот накануне их отъезда, о чем она, конеч¬но, не подозревала, барыня, сказав, что у нее пока нет денег, дала ей ковер, скатерть и большую настенную тарелку. А ночью они уехали из Судака. Дом их был недалеко от магазина стройматериалов, возле нынешнего кладбища. Также бежала из Судака и жена расстрелянного в 1921 году графа Р.Р.Капниста Анастасия Байдак вместе с детьми, переодевшись в татарскую одежду

Дважды приходили с обыском в небольшой татарский дом, где жила семья тринадцатилетнего Меджита. Искали золото и другие ценности. А однажды в январе, часа в 3 ночи, их вместе еще с одной семьей погрузили на подводу и повезли в Феодосию. Месяца полтора они жили в старых бараках на берегу, ожидая, пока соберут людей со всего района. В марте эшелон, в котором были не только татары, но и греки, русские, болгары, двинулся на Урал. От Свердловска ехали еще сутки на реку Сосьву (приток Оби), туда, где сейчас находится город Надеждинск.

Неизвестно, как бы сложилась их судьба, если бы не дядя Меджита, брат его отца, который служил в Красной Армии и имел большие заслуги. Он стал добиваться их возвращения, собирал подписи жителей Таракташа, писал в ЦИК Крыма, доказывая, что семья его брата не имела большого хозяйства, а всего лишь две лощади и татарский дом. Через год ему удалось их вернуть. Правда, вернувшихся из ссылки, лишали права голоса. Их так и называли «лишенными», что было очень унизительно.

Дальнейшее вы уже знаете. Меджит смог получить образование, работал в школе, служил в армии и не знал, что его семью ждут еще новые испытания, теперь уже вместе со всем народом...

В тени старой шелковицы особенно вкусным казался кофе, сваренный заботливыми руками хозяйки. Я отпивал его небольшими глотками, сдувая желтую пенку, и удивлялся ясному уму и хорошей памяти Меджита-ага.

Бабушка Фатима принесла старый Коран и альбом с фотографиями. Перебирая снимки, я обратил внимание на тряпицу, в которую он был завернут. С края проступали расплывшиеся, выцветшие буквы, написанные красными чернилами, как кровью... Еще не осознав мелькнувшую догадку, я развернул белое полотнище с тесемками, видимо, кусок старой простыни, ветхой от времени, и прочел еще различимую надпись: «Демократию и гласность для крымских татар». Это был один из первых лозунгов долгих лет борьбы крымскотатарского народа за возвращение на свою Родину, свидетельство времени, памятник уходящей эпохи.

Удивительные вещи можно узнать за чашечкой кофе, кофе по-турецки.

 

*Меджит-ага прочел эту статью, но, к сожалению, через три года его не стало. Надеюсь, что этой публикацией я помог сохранить память о нем, и напомнить о том не простом времени, которое принесло много жертв, не только крымско-татарскому, но и русскому, и украинскому народам. Хотелось бы, чтобы мы жили в дружбе и мире на этой земле, во взаимном уважению друг к другу, и не повторяли ошибки прошлого.

 

 

 

Пропавшая коллекция

 

«Летопись Сугдеи» №21, «Судакский вестник» 24 июня 2006 г.

 

Все, кто приезжает в Судак, непременно посещают Генуэзкую крепость и знакомятся с музейной экспозицией, которая находится в здании бывшей мечети. Музей существовал здесь еще в довоенное время. Он был организован «силами местной интеллигенции, при помощи Московского исторического музея». До 1939 года директором музея был Е.Ф.Карпович, затем татарин Баширов.

1 ноября 1941 года немцы вошли в Судак. Экспонаты не были спрятаны и эвакуированы. Музей был брошен на произвол судьбы и остался без надзора. Верхняя часть крепости и территория мечети, возле которой помещался прожектор, были объявлены запретной зоной, куда гражданское население не допускалось. Баширов появился в поселке весной 1942 года в составе немецкой комиссии, собиравшей книги среди населения. Тогда удалось побывать в здании музея Е.Ф.Карповичу. По его словам, «музей был уже окончательно разрушен: экспонаты отсутствовали, пол был завален обломками древних глиняных сосудов и каменных плит, витрины, столы, шкафы и прочая музейная мебель исчезли, книги библиотеки музея были расхищены».

После освобождения Судака специальной комиссией был составлен акт об ущербе, нанесенном захватчиками. Подписали его А.А.Якобсон, старший научный сотрудник института истории материальной культуры, Е.И.Скржинская - доктор исторических наук, Н.И.Лучишин - председатель исполкома, Е.Ф.Карпович и Н.В.Лезин.

В акте указано, что кровля мечети из оцинкованного желе¬за сорвана, так же, как и деревянный настил пола. Уничтожены все оконные (9) и дверные (4) рамы. Выбрана часть кладки по бокам входа в минарет. В пристройке мечети, в юго-восточной части, сделан пролом (70x 60 см) для наблюдательного пункта. Разрушен наличник окна из мечети в пристройку, в виде плетенки, а камень с орнаментом выломан. В дозорной башне пробит проход из сводчатого коридора в поме¬щение цистерны и т.д.

Поскольку не сохранилось инвентарных книг и каких-либо других документов, со слов Е.Ф.Карповича был составлен список пропавших экспонатов, который содержит, несомненно, ценные для нас сведения:

1. Кремневые наконечники копий неолитических (3).

2. Наконечники копий бронзовые, трехгранные (15).

3. Скребки кремне¬вые из стоянки около деревни Козы (2).

4. Бронзовый топорик (1).

5. Краснофигурная чернолаковая ваза эллинистического времени

(из бывшего собрания Л. С. Голицына в Новом Свете).

6. Амфоры красноглиняные римского времени (6).

7. Пифосы античные, большие, остродонные (2).

8. Пифосы средневековые (3).

9. Амфора средневековая, плоскодонная (вытащенная сетью из моря).

10. Кувшинчики красноглиняные, удлиненной формы (6).

11. Монеты византийские медные (4).

12. Монеты татарские медные XIV-XV в. с тамгой (15).

13. Монеты татарские серебряные с тамгой (4).

14. Кресты медные литые XI-XII в.в. со славянской надписью (3).

15. Колъчуга русская (1).

16. Кремневые ружья (2).

17. Кремневые пистолеты (2).

18. Налокотники от доспеха (2).

19. Наручники металлические от доспеха (2).

20. Знамя андреевское на древке екатерининских времен.

21. Каменные ядра (8).

22. Планшеты с нашитыми средневековыми бусами (2).

23. Планшеты с нашитыми обломками стеклянных браслетов, крученых и простых, синего и цветного стекла.

24. Планшеты с фрагментами поливной керамики с орнаментом, XIVв.

25. Фотографии крепости (15).

Пропали также тексты генуэзских городских уставов, план крепости, рисунки - купец, воин и т.д., книги по истории и крымоведению, среди которых были почти полностью «Записки Одесского общества истории и древностей», «Известия Таврической ученой архивной комиссии», книги П.Кеппена, П.С.Палласа, атлас Дюбуа де Монпере и другие редкие издания.

Потеря этой коллекции, конечно, не восполнима для Судака и его истории.

 

 

Подвижник

«Судакский вестник», 29 марта 2003 г.

 

Родился он на Урале 12 августа 1915 года. Отец был служащим, мама крестьянкой. Большое влияние на него, еще в детстве, оказал его дядя Петр Егорович, бывший член Государственной Думы, участник революционных событий. Рос любознательным, много читал, увлекался историей. После окончания школы поступил в техникум коллективного земледелия.

С 1933 по 1939 год работал преподавателем основ сельскохозяйственного производства, биологии и географии в своей родной школе. А в 1939 году поступил в Московскую сельскохозяйственную академию имени Тимирязева. Но с началом Финской кампании был призван в ряды Советской Армии. Великую Отечественную войну встретил в Москве в войсках ПВО. В1943 году, закончив военно-финансовые курсы, в составе самоходного полка был направлен на 3-й Украинский фронт. Вместе с другими освобождал от фашистов Украину, Болгарию, Румынию, Югославию, Венгрию и закончил войну в Австрии. Имел награды...

Звали его Виктор Филиппович Саламатов. Мы помним его как неутомимого краеведа, автора многочисленных публикаций по истории Судака, создателя музеев в Новом Свете и на Судакском винзаводе, директором которого он был до последних дней своей жизни. Умер Виктор Филиппович 4 марта 1998 года.

После окончания войны он вернулся домой и продолжал работать в Юкаменской школе. Заочно закончил естественный факультет Ижевского педагогического института. У него были актерские способности, и в школе под его руководством ставились прекрасные постановки по произведениям Островского, Гоголя, современных авторов. Потом работал завучем в Камбарском машиностроительном техникуме, принимал участие в его строительстве (вместе со студентами заложил фундамент будущего здания).

Переехав в Крым, он близко сошелся с М.Н.Фронжуло, известным, археоло¬гом. Вместе с учениками Дачновской школы участвовал в раскопках на территории кре¬пости и в районе пансионата «Львовский железнодорож¬ник». Был знаком с ученым археологом П.Н.Шульцем, дружен с Марией Александ¬ровной Спендиаровой, доче¬рью композитора, и состоял с ней в переписке, а также хорошо знаком с внучкой Л.С.Голицына Ириной Николаевной Трубецкой, которая по его приглашению приезжала в Судак, еще до того, как решила обосноваться в Новом Свете. Краеведение свело его с Ю.А.Полкановым. В поисках материалов по истории Судака он ездил в музеи Москвы, Петербурга, Феодосии, Симферополя. Встречался со старожилами и теми, кто работал в совхозе еще в довоенное время. Проявлял большой интерес к партизанскому движению, собрал богатый материал для «Книги памяти». Его статьи и публикации по истории Судака всегда вызывали интерес, были наполнены обилием фактов и информации. Многие из них не потеряли актуальность и могли бы быть изданы отдельным сборником.

Виктор Филиппович был честным, принципиальным человеком. Он до конца отстаивал свои взгляды и убеждения. Много сделал для сохранения памяти о людях и событиях прошлого, спасения памятников архитектуры, заложил «фундамент» будущего музея Судака, о котором мечтал долгие годы. Всем известна его многолетняя борьба за дачу Функа. Его гражданская позиция и человеческие качества - это то, чего нам очень не хватает сегодня.

Он останется в памяти потомков вместе с другими известными людьми, имена которых вписаны золотыми буквами в историю Судака, и его не забудут никогда.

 

*При подготовке статьи использованы записи из биографии В.Ф.Саламатова, сделанные его женой Руфиной Львовной, которые хранятся в музее совхоза-завода «Судак».